Они всегда приходят в 6 утра.
Первые девять месяцев после начала российского вторжения в Украину я ждала их прихода каждое утро.
Все оппозиционеры, защитники прав человека и независимые журналисты в России ежедневно испытывают такой же страх: они боятся, что полиция нагрянет к ним с обыском, а потом, скорее всего, их арестуют. Или что это произойдет с кем-нибудь из членов их семей. В итоге я уехала из России в декабре, хотя никогда не хотела жить в другой стране.
Теперь, в эмиграции, я каждый день беспокоюсь о моих бесстрашных коллегах, которые остались в России: им грозят те же обыски, над ними висит тот же страх — и все только потому, что они делают свою работу.
Часто мы не ценим чего-то, пока этого не потеряем. Независимая журналистика важна для правильного функционирования государства и всего мира. А еще для этого важны гражданское общество, свобода слова и поддержка аудитории. Американцы могут гордиться: у них все это есть, в отличие от современной России. И вам не стоит воспринимать это как должное.
Как сильно все может измениться за пять лет
Правительство России боится независимой журналистики.
От Петра I до Иосифа Сталина и Владимира Путина — российские власти понимали, что свобода слова и сильная журналистика могут привести к переменам. Журналистика предлагает альтернативный взгляд на происходящее. Ученые и историки говорят о прошлом, политики продают свою версию будущего. Но мы можем увидеть, каким станет будущее без свободной журналистики: оно будет похоже на то, что происходит сейчас в России и в других авторитарных странах.
Поверьте, вы не захотели бы жить в такой обстановке.
Во время моей первой поездки в США — это было в 2018 году — я была старшим редактором региональной цифровой газеты, выходившей в Ярославле — городе с населением 1,2 миллиона человек, расположенном в центре России, примерно в 270 километрах от Москвы.
Один из главных критиков президента Владимира Путина Алексей Навальный тогда был еще на свободе: это было за два года до его отравления и за три — до того, как ему дали тюремный срок. В городах, подобных Ярославлю, еще были открыты и легально действовали офисы его организации. И наша редакция рассказывала об их политической деятельности, как и обо всех остальных политических событиях. Мы старались предоставить аудитории как можно больше информации о том, что происходит в регионе.
Марина Седнева (фото Оливии Сан, The Colorado Sun, программа Report for America)
За время своей поездки по США я посещала редакции и встречалась с журналистами "Голоса Америки" в Вашингтоне, округ Колумбия, с репортерами местных газет и даже со студентами школы журналистики в штате Вермонт.
И каждый раз мне приходилось объяснять, почему журналистика в России отличается от того, к чему все привыкли в Америке. Несколько раз я рассказывала о Роскомнадзоре — российском ведомстве, которое может заблокировать любой веб-сайт, если правительству не нравится контент, который там публикуется. И я видела, как американцы удивляются, когда я рассказывала про принятый в России закон о запрете так называемой "пропаганды ЛГБТ для детей" — и это было в то время, когда президентом США был Дональд Трамп.
Российские журналисты локальных медиа редко задавали властям трудные вопросы. Обычно они просто слушали и повторяли то, что им говорят. На местном уровне независимые медиа были очень редким явлением. Как и все остальные, многие СМИ в Ярославле получали финансирование от правительства. Новый менеджер моего СМИ решил получать деньги от регионального правительства в обмен на лояльное освещение событий и отсутствие критики.
Тогда я не могла предположить, что появится закон, запрещающий "пропаганду ЛГБТК" для людей любого возраста, что Навальный будет сидеть в тюрьме без какой-либо перспективы освобождения или что мне придется уехать и жить за границей, потому что я работала в независимом медиа, которое не было согласно с Путиным, с его правительством и с войной в Украине.
Опасения оправдались
За 10 лет работы репортером и редактором я не видела, чтобы ситуация с журналистикой в России была такой плохой.
Однажды, когда я работала в новостном СМИ в Ярославле и ехала домой с работы, мой телефон зазвонил. Звонивший представился главой ярославского отделения Роскомнадзора. Он потребовал, чтобы я как ответственный редактор удалила материал с нашего сайта. Пост был о том, как кто-то из жителей Ярославля вывел спреем оскорбительную надпись в адрес Путина на фронтальной колонне городского здания МВД.
Я повесила трубку и рассказала членам моей редакции об этом требовании. Мы решили его проигнорировать, потому что не нарушали никаких законов.
После этого Роскомнадзор по распоряжению Генеральной прокуратуры заблокировал наш веб-сайт. В качестве причины они указали новый закон о "дискредитации правительства". Блокировку сняли только после того, как мы удалили из материала фотографию, на которой было изображено здание с затушеванной надписью (потому что в российских общественных медиа обсценная лексика запрещена).
Через год после этого случая я уволилась, потому что новый менеджер нашей газеты запретил затрагивать любые темы, имеющие отношение к оппозиции или людям, не согласным с тем, что делают местные власти или Путин и его партия.
Мне повезло: я нашла новую работу в независимом медиа. Это было большой удачей еще и потому, что началась пандемия ковида, когда многие потеряли работу. Новая работа дала мне возможность освещать темы, которые многие российские СМИ боялись затрагивать или просто игнорировали. Наша команда твердо верила, что истории об успехах демократии или проблемах, связанных с действием властей, могут помочь российскому гражданскому обществу в противостоянии путинскому режиму.
Затем Путин начал войну в Украине, и большинство людей в России поддержали вторжение в соседнюю страну или смирились с этим — даже некоторые гражданские активисты, до войны боровшиеся с несправедливостью и отстаивавшие гражданские права.
Это шокировало меня. В моем детстве каждый раз, празднуя День Победы, мы говорили: "Только бы не было войны".
С самого детства я больше всего боялась, что начнется война. И я не могла понять, почему люди вокруг меня думают по-другому, почему они хотят убивать украинцев, почему хотят посылать своих сыновей и мужей на войну. И почему люди, которые вчера говорили о правах человека, сегодня посылают деньги на строительство военных дронов.
Это приводило меня в отчаяние; я думала, что мы, независимые журналисты, сделали недостаточно, чтобы это предотвратить. Но дело в том, что только с помощью журналистики нельзя решить эти проблемы. Как сказал один из моих коллег, журналистика — это как кислород для человека с сердечным приступом. Только кислород не может его вылечить, но он помогает это сделать, если обратиться и к другим ресурсам.
Что есть у США такого, чего заслуживает и Россия?
Я приехала в Колорадо, США, в этом году и участвую в программе для журналистов, освещающих события в России. Программа дает нам возможность ознакомиться с опытом американских редакций.
Для меня журналистика в США выглядит как воплощенная мечта. Журналисты в Колорадо обладают реальной властью, они могут обращать внимание общества на проблемы: бездомные, общественный транспорт, кризис в области водоснабжения и другие важные темы.
Когда журналисты в Колорадо хотят получить ответы, они просто звонят в правительство и спрашивают. Власти чувствуют давление со стороны демократического общества и понимают, что общественность ждет от них ответов. Я не могу припомнить, когда я в последний раз спрашивала российские власти о чем-либо и получала ответ.
Недавно главный редактор газеты "Время", выходящей в Ленинградской области, опубликовал (а потом удалил) комментарий о расследовании, проведенном The New York Times, в котором журналисты-расследователи проанализировали произошедший 6 сентября ракетный удар по рынку в Константиновке, городу в Краматорском районе Донецкой области Украины. Украинские власти обвинили в ударе Россию, но журналисты-расследователи пришли к заключению, что обстрел, скорее всего, был следствием ошибочного запуска со стороны Украины.
Материал был опубликован в The New York Times в тот день, когда президент Украины Владимир Зеленский перед участием в Генеральной Ассамблее ООН посетил раненых украинских солдат в госпитале Нью-Йорка.
"Вот пример настоящей журналистики!" — написал российский главный редактор. Но главный редактор другого российского издания ответил ему: "Просто The New York Times работает в стране, где журналисты могут делать свою работу. В этом нет ничего особенно впечатляющего. Это просто обычная работа".
Часть проблем, с которыми сталкиваются журналисты в Америке, аналогична тем, с которыми приходится иметь дело российским журналистам: давление со стороны властей, утрата доверия аудитории, профессиональное выгорание в результате интенсивной работы. Но здесь, в США, журналисты все-таки могут делать свою работу, не опасаясь, что их могут за нее арестовать или даже убить.
С начала путинской эры были убиты шестеро журналистов российской "Новой газеты", другие репортеры этого издания пережили отравления, нападения и покушения. Последней по времени в этом списке стала занимающаяся расследованиями журналистка Елена Милашина, которую в июле избили в Чечне. Милашина занимается освещением нарушений прав человека. Российские власти никак не отреагировали на нападение на журналистку.
Даже в эмиграции российские журналисты, включая меня саму, сталкиваются с цензурой и угрозами. Мы называем вторжение России в Украину "войной", хотя знаем, что из-за этого на нас могут завести уголовное дело, потому что правительство запретило слово "война". Российское правительство называет происходящее "специальной военной операцией".
Мы продолжаем рассказывать о социальных проблемах, уголовных делах политзаключенных, последствиях войны и правительственных репрессиях. Иногда редакционные юристы советуют нам "публиковать и молиться, чтобы власти не заметили ничего в материале".
Мы стараемся рассказать читателям, живущим в России и за границей, об антивоенных протестах, оппозиционной политике, гражданских активистах и организациях, которые до сих пор работают и вдохновляют других людей и компании.
Но самая главная наша цель — остановить войну. Мы хотим построить Россию, которая уважает собственных граждан и другие страны. Мы надеемся, что когда-нибудь у журналистов в России будет та же свобода, как у людей в демократических странах.
Можно ли сказать, что это несбыточная мечта?
С моей точки зрения, нет. Не для меня.
Марина Седнева — журналистка российского независимого СМИ "7×7", работающего сейчас в эмиграции. В 2023 году Министерство юстиции РФ внесло "7×7" в список "иностранных агентов". Седнева работала с The Colorado Sun в рамках программы Международного центра для журналистов.
Эта статья была опубликована на сайте The Colorado Sun, перепечатывается IJNet с разрешения.