Одно из крупнейших независимых изданий в России — "Новую газету" власти вынудили закрыться в конце марта.
"Вот тебе за наших пацанов", — с такими словами 7 апреля неизвестные напали на главного редактора российской "Новой газеты", лауреата Нобелевской премии мира Дмитрия Муратова. Его облили краской с ацетоном, после чего Муратову пришлось обратиться в больницу с ожогами глаз. Издание провело собственное расследование и опубликовало посвященный ему материал.
"Новая газета" — одно из старейших независимых СМИ в России. За время существования издания шестеро ее журналистов и авторов были убиты, другие получали угрозы. До последнего времени одной из главных тем газеты было освещение войны в Украине и связанных с ней событий.
"Новая газета" выпустила 3 332 номера и приостановила работу после двух предупреждений Роскомнадзора — органа, контролирующего деятельность СМИ в Российской Федерации. Редакция надеется продолжить работу, как только это станет возможно.
О том, как изменилась после начала войны журналистика, как у "Новой газеты" получалось обходить цензуру и чего ждать дальше, я поговорила с Серафимом Романовым, шеф-редактором "Новой газеты" в Санкт-Петербурге.
Как войну запретили называть войной
Когда началась война, в "Новой газете" не очень понимали, как отправить на места событий своих корреспондентов и как освещать происходящее. В первую очередь редакция начала печатать на сайте онлайн-хронологию событий — и уже через несколько дней получила предупреждение от Роскомнадзора — государственного учреждения, занимающегося контролем деятельности СМИ. Требования Роскомнадзора были четкими: чтобы происходящее называли только военной операцией (а ни в коем случае не войной).
Продолжить работу можно было, только соблюдая требования цензоров из Роскомнадзора. Редакция решила, что выбор между тем, прекратить ли работу или подчиниться требованиям, лучше оставить за читателями — теми, кто финансово поддерживал издание через программу "Соучастники".
Вот как об этом рассказывает Серафим Романов:
"Большинство [читателей] ответило, что работать важнее, и потому надо выполнять требования. Мы за полночи удалили с сайта почти 300 материалов, связанных с событиями в Украине.
В течение недели юристам удалось выработать гайдлайн. Рекомендации были такие: если мы говорим о количестве жертв, то надо ссылаться на международные организации и давать позицию Минобороны РФ. Кроме того, большинство новостей [нужно было] снабжать ссылками на официальные российские органы.
Каждый текст перед публикацией вычитывали юристы, а наша админка (панель администрирования) подсвечивала потенциально опасные названия организаций: иностранных агентов, нежелательных или запрещенных, слово "война" — тоже.
Опасные названия надо было маркировать: пояснять, что Минюст признал организацию иностранным агентом. Слово "война" удалять, если оно относится к текущим событиям, если ко Второй мировой — оставлять.
После очень быстро появился закон о фейках [о российской армии] с уголовным наказанием до 15 лет. Именно тогда мы поняли, в какой новой реальности для журналистики оказались".
"Могло быть намного хуже — редакцию могли объявить экстремистской"
На этом ничего не остановилось, отмечает Серафим Романов: "Телеканал Дождь" сообщил читателям, что не может работать в таких условиях; Znak.com закрылся, одно из старейших независимых медиа — "Эхо Москвы" — отключили от эфира.
Романов объясняет, что давление на "Новую газету" также росло.
"Сперва начались проблемы с распространением бумажной версии: читателям в ящики вместо свежего номера начали опускать бумажки, где было написано от руки, что "Новая газета" запрещена, [и подпись] "с уважением, ваш почтальон"… Когда люди звонили на почту, им говорили, что газета закрылась и подписки больше нет, и это продолжалось в течение недели. В разговорах с редакцией почта утверждала, что все в порядке. Тогда мы организовали продажу в редакциях, и так успешно распространили три номера. С начала "спецоперации" у нас возникли проблемы с сайтом: перебои с трафиком, с доступностью сайта, нас отключали от "Яндекс.Дзен", нам снижали выдачу в поисковиках".
А потом в РИА-Новости (одно из крупнейших проправительственных информационных агентств в России) появилась публикация о том, что "Новой газете" выписали предупреждение за то, что издание не отметило в тексте одну из упомянутых организаций как иностранного агента".
Список таких организаций в России велик, в него входят многие СМИ, журналисты и общественные организации. По словам Романова, это рядовое для России нарушение, но если оно случается повторно в течение года, то СМИ через суд могут лишить лицензии.
"Сразу стало понятно, что это сигнал, намек: после второго такого предупреждения Роскомнадзор имеет право обратиться в суд. Саму бумагу [с текстом предупреждения] нам удалось достать лишь через несколько дней с помощью юриста — тогда мы наконец узнали, за что конкретно оштрафованы. Это было в пятницу, а в понедельник РИА-Новости написали, что газета оштрафована во второй раз, — говорит Романов. — Мы сразу объявили, что приостанавливаем работу. Могло быть намного хуже: например, если бы мы попали в реестр экстремистских или нежелательных организаций". "Представь, журналистов "Новой газеты" приравняли бы к участникам Талибана", — сказал он.
Пока "Новая газета" не может продолжать работу, а потому ее сотрудники, по словам Романова, решили сосредоточиться на долгосрочном планировании, чтобы вернуться, когда ситуация немного разрешится.
"Была надежда на вывод войск, но… Ты видела фотографии из Бучи", — сказал он.
Ганна Валынец: Верят ли люди вокруг тебя, что фотографии из Бучи — это правда?
Серафим Романов: Склоняются к тому, что это дело рук отдельной части российских войск. Может, [этим военным] дали дорваться до того, что пока не разрешают делать здесь, в России.
[Вне профессиональной среды] многие говорят, что судить еще преждевременно. Но я не очень понимаю, какие вообще нужны доказательства, ведь любые фото и видео [при желании] можно назвать фейковыми. И, возможно, с этим связана безнаказанность тех, кто это делал.
ГВ: Есть ли у вас свобода слова в том, что касается войны в Украине?
СР: Война в Украине стала той чертой, после которой власть окончательно перестала делать вид, что в стране отсутствует цензура и работают независимые медиа.
До определенного момента эту картинку все-таки старались поддерживать на международном уровне. Но после 24 февраля начали блокировать новостные сайты и выносить журналистам предупреждения безо всяких даже формальных на то оснований.
Сейчас мы пришли к тому, что рассказывать правду об этой войне попросту невозможно. Если ты официально зарегистрированное СМИ и находишься в России, у тебя нет "легального" способа донести эту информацию до своих читателей и зрителей. Поэтому пришло время "партизанской" и "офшорной" журналистики.
Мы [российские журналисты] не можем получать оперативную информацию и не можем публиковать ее без цензуры, остается только думать о будущем. Та же ситуация [с событиями] в Буче — я уверен, журналисты внесут свой вклад в расследование. Огромное количество фактов и свидетельств появится намного позже, и как раз работа журналистов — добывать их и восстанавливать события.
Мы не можем это описывать в реальном времени. Никто в России не даст аккредитацию от Минобороны независимым медиа. А без такой аккредитации никакие СМИ не смогут обеспечить безопасность своих журналистов. А те, кто поехал… Вот Оксана Баулина, погибшая [во время работы в Украине] журналистка The Insider, была достаточно опытным человеком.
ГВ: Кого бы ты порекомендовал из российских журналистов?
СР: Независимая журналистика оказалась на паузе. Но многие СМИ работают, хоть они и заблокированы, появилось очень много авторских телеграм- и ютуб-каналов.
Например, у бывшего главреда "Дождя" Тихона Дзядко и его жены Екатерины Котрикадзе есть свой ютуб-канал, там было опубликовано нашумевшее интервью с Зеленским.
Анастасия Чумакова — ее в начале года уволили с RTVI, и она сделала свое медиа "Астра", поставив задачей расследовать военные преступления в Украине.
Потом журналистка Фарида Рустамова основала свое медиа "Faridaily". Она была политическим обозревателем в Госдуме, и [сейчас] пытается разобраться, что вообще на уме у политиков и когда это все закончится.
Я бы назвал это одним из трендов.
"Российской журналистике предстоит кардинально перестроиться"
ГВ: Кажется, сейчас большую часть людей [в России] не трогает то, что идет война, а многие СМИ заблокированы? Как в этом хаосе сохранить смысл того, чем ты занимаешься? У тебя получается?
СР: Об этом идет серьезная дискуссия в профессиональном сообществе. Люди испытывают выгорание и полное разочарование в профессии. Звезды журналистики восходят на фоне серьезных событий, вот эти события — но ты чувствуешь беспомощность.
Есть разные мнения. Кто-то советует всем уходить из профессии, другие говорят: "Нет, я буду последним, кто выключит свет. Даже если все уедут". Если говорить за себя, то я не могу избавиться от ощущения, что все это как в кино. Может быть, я недооцениваю личные риски и то, что я лишился работы.
ГВ: Я помню, ты собирался работать, пока вас не опечатают.
СР: Конечно. Ну а как? Я редактор.
ГВ: Как журналистам пережить это сложное время?
СР: Наверное, думать о том, как возглавить журналистику будущего. Российской журналистике предстоит кардинально перестроиться. Думать о том, как остаться в профессии, быть более самостоятельным, развивать собственные каналы работы с аудиторией и думать, как это делать вне российской юрисдикции.
Верхнее фото: Серафим Романов на акции в защиту журналиста Ивана Голунова в Петербурге, июнь 2019, автор фото Георгий Марков.
Другие статьи
